When I swore my heart her own, She disdained; I complained, Yet she left me overthrown: Careless of my bitter grieving, Ruthless, bent to no relieving.
Меркнут звезды. Светает. На ветку птица взлетает. Встает, как мальчик беззубый, польский рассвет безумный. Ущелья и горные тропы, склоны в лесистых войсках, ночные холмы Европы покрыты знаменем польским. И в дырах разверстых, во мраке, где облако дымное тает, кроваво-красные маки на польской крови взрастают.
His Grace gave the babe a pearl ring off his finger to play with, and told the twins the story of how their great-great-grandsire and namesake Jaehaerys the Old King had flown his dragon north to the Wall to defeat a vast host of wildlings, giants, and wargs. The children listened attentively.
Итак, свет зажегся и раздались аплодисменты столь странному фильму, чья лента разорвалась в этот поздний от Рождества Христова год. Но, конечно, то был не фильм. И погас совсем не проектор. И не механик вышел из будки и канул в ночь, оставив героев боевика проклинать легион и туземцев – пока с экрана маршируют язычники и сержант щелкает, щелкает каблуками.
Что-то другое царило здесь. Нечто более темное, что имеет отношенье к сценариям и к искусству и к неискусству.. Нечто такое, что гораздо темнее, гораздо глубже, чем любая из этих вещей. И что коренится в Культуре… В Культуре или...
Yet his King made answer (few such Kings there be!) ”Here is Bread and here is Wine — sit and sup with me. Eat and drink in Mary’s Name, the whiles I do recall How Iron — Cold Iron — can be master of men all!”
He took the Wine and blessed it. He blessed and brake the Bread. With His own Hands He served Them, and presently He said: ”See! These Hands they pierced with nails, outside My city wall, Show Iron — Cold Iron — to be master of men all.”
Если уж немецкий писатель нырнет во фразу, так вы не увидите его до тех пор, пока он не вынырнет на другой стороне своего Атлантического океана с глаголом во рту.
Они подошли едва ли не вплотную к стенам Константинополя, показывая юношу грекам. «Вот ваш законный государь, — говорили они. — Просим поверить нам, и знайте, мы явились не для того, чтобы причинять вам зло, а чтобы ограждать и защищать вас, если вы поступите, как вам надлежит поступать. Ибо тот, кому вы повинуетесь как своему господину, царствует над вами неправедно и греховно, против Бога и против справедливости. Вы хорошо знаете, как предательски бесчестно поступил он с человеком, который был его сеньором и братом, ведь он выколол ему глаза, гнусно и греховно отнял у него царство. Вот ваш законный государь и властитель. Если вы признаете его своим государем, то поступите, как и должно, но если вы отступитесь от него, то мы причиним вам наихудший вред, который только сможем».